В этом рассказе вы можете найти: хабалка богатенький нидала
(полный текст) идея Cоunt Rаvеn
Пролог
Из палаты рожать привезли двоих и одна, покричав и потужившись, освободилась от плода, а вторая никак не могла разродиться.
— Тужься — говорила ей акушерка — тужься, вон, уже головка показалась.
Ира ещё слышала, что говорит акушерка, но сил уже не было. От потерянной крови шумело в голове и всё плыло перед глазами.
Вошёл врач-гинеколог, молодой мужчина и, подойдя к ней, отодвинул в сторону акушерку — Что вы ребёнка спасаете, мать надо спасать
Проваливаясь в черноту, она услышала это и закричала изо всех сил — Неет, неет, спасайте ребёнка! — но крик никто не услышал, только беззвучно шевелились губы на пожелтевшем лице
Врач надавил на живот, ребёнок выскочил из утробы, и она провалилась в тоннель.
Она летела по чёрному тоннелю навстречу голубым глазам, смотревшим в неё.
— Мать в реанимацию, анестезиолога — врач держал новорожденного за пяточку и легонько шлёпал по попке.
Голубые сияющие глаза, вперившись в неё, остановили полёт, под потолком тоннеля протянулись провода и её потянуло назад.
Она вздрогнула, придя в себя, услышала, как пискнул ребёнок и увидела, как акушерка унесла его.
Проснулась утром следующего дня в палате. Та, что рожала вместе с нею, позвала акушерку.
Пришла акушерка — Очнулась, миленькая. А мы уже и не надеялись.
Ира смотрела на акушерку, слышала, но не понимала.
В палату вошёл профессор, за ним стайкой студенты. Все в белых халатах.
— Таак, кто тут у нас вчера тяжело рожал? — он подошёл к её кровати, студенты толпились за его спиной.
— Уберите одеяло — попросил он акушерку.
Акушерка стянула с неё одеяло, у студентов округлились глаза — белая рубашка на ней почернела от пропитавшей её крови.
Профессор приподнял край рубахи и, увидев посиневшие и разбухшие губы, резко спросил: — Околоплодное место удалили?
Акушерка молчала.
— В операционную, удалить околоплодное, приложите лёд и под душ, отмойте её.
Ребёнка простудили при родах и четыре дня выхаживали. Все четыре дня она отсыпалась, просыпаясь ненадолго, когда приносили еду.
Проснувшись утром пятого дня и чувствуя, как ломит от молока разбухшие груди, спросила у акушерки: — А почему мне не приносят кормить?
— А вы кто у нас? — спросила акушерка и, услышав фамилию, ушла и вернулась с кульком.
Она развернула пелёнку — Мальчик — и приложила к груди.
...
Когда выписывали, врач предупредил — Три месяца воздержаться от половой жизни, ничего тяжёлого не поднимать, первую неделю желателен постельный режим.
Из роддома забирал Ромка: муж, типа. Когда сели в такси, развернул пелёнку, поморщился, но промолчал.
В общежитии ей выделили комнату на втором этаже, где жили в основном семейные.
Ромка приставать начал в первый же день и, когда она сказала, что терпеть нужно три месяца, присвистнул — Тогда давай в жопу
— У меня и там были разрывы, там тоже швы
— И куда мне тебя ебать?
— Потерпишь
Терпелки у него хватило лишь на неделю.
Когда она, уложив Олега (так назвали сына) легла рядом с мужем, он, подмяв её под себя, грубо овладел ею.
Швы кровоточили три дня, но всё обошлось.
После того, как влагалище перестало сочиться сукровицей, Ромка лазил на неё почти каждый день.
Беда пришла через полгода: беременностью.
Глава первая. Привязанность
Она пошла на аборт. Думала вернутся этим же днём, но её оставили в клинике до понедельника. Позвонила в общежитие и попросила передать мужу, что вернётся в понедельник.
...
Ромка лежал на Любахе, когда заплакал малыш.
— Достал меня этот сучонок, поебаться спокойно не даст.
В дверь постучали.
Любка ойкнула — Это Ирка
— Ирку завтра выпишут, мож ошиблись
В дверь снова постучали
— Блядь, ну щас получишь — Ромка слез с Любахи и, на ходу надевая трусы, подошёл к двери и открыл.
В дверях стояла тётя Надя — вахтёр.
Кто-то из сердобольных соседей, слыша, как весь вечер плачет малыш, спустился на вахту и рассказал ей.
Тётя Надя, взяв ключ от входных дверей, закрыла их и поднялась на второй этаж.
Щурясь на свет в коридоре, Ромка сказал — Тёть Надь, а я уже спал
— Свет включи
Малыш, услышав стук в дверь, затих, а когда Ромка открыл дверь, снова заплакал.
— Тёть Надь, это моя комната
— Комнату дали Ирине и ребёнку, включи свет или я пойду вызову коменданта
Ромка включил свет — малыш затих на мгновение и снова заплакал
Увидев Любкину голову, торчащую из-под одеяла, тётя Надя покачала головой: — Эээх, кобелина, дай мне ребёнка. Какой ты отец?
— Да не отец я, не мой сын, совсем на меня не похож. Родила Квазимоду какую-то, нагуляла, а мне сказала, что от меня!
— Что ты мелешь, трепло? Ирка чистоплотная девушка, не чета тебе, если бы что-то было, вся общага знала бы
— Дай мне ребёнка
Ромка подошёл к кроватке, достал малыша и поднёс к тёте Наде. Она осторожно приняла его и, покачивая на руках — Не плачь, не плачь мой маленький, ууу у, описался, обкакался... дай чистую пелёнку и бутылочку.
Взяв бутылочку с молоком взболтнула и принюхалась — О Б. же ж мой! Ты что, вина в молоко добавил?
— Чтоб спать не мешал, мне завтра в первую смену. Да несколько капель всего-то и те водой разбавил
— Вижу я, кто тебе спать мешает, смесь есть?
Ромка достал из тумбочки и подал ей смесь.
— Ирку жалко, ох и хлебнёт она с тобой лиха — и, прижимая малыша к груди, ушла.
...
Едва дождавшись обхода, умоляла выписать со слезами на глазах. Её выписали.
Она вошла в вестибюль общежития и замерла, на кушетке у вахтёра спал её малыш, её сын. Тётя Надя подала ей малыша и отдала ключ от комнаты так ничего и не сказав.
Обо всём рассказали сердобольные соседки.
Придя вечером с работы, Ромка увидел в коридоре, у двери её комнаты, кучкой сложенные вещи. Его вещи. Ухмыльнулся, сгрёб и ушёл.
Больше в их жизни он не появлялся.
...
Когда мальчику исполнилось полтора, она отвела его в ясли, сама вышла на работу.
В ясли сын собирался со слезами и, когда она приходила за ним, бежал к ней со слезами на глазах, протягивая ручонки.
Ему исполнилось два года, когда она простудилась и простуда дала осложнение по гинекологии: воспалились рубцы швов, в выделениях появились кровавые прожилки, а осмотр у гинеколога и биопсия подтвердили предварительный диагноз: эрозия шейки матки.
В садике была круглосуточная группа для детей на выходные дни.
Оставив ребёнка воспитателю, она легла в клинику.
Ночью с детьми оставалась няня. Кроме Олега, других детей не было и на ночь к женщине пришёл любовник. Надоевшего своим плачем ребёнка, всё время зовущего маму, няня заперла в пустой группе, а сама, в другой, всю ночь еблась со своим мужиком. Днём, она, оставив малыша с игрушками, уходила в красный уголок и смотрела телевизор.
Когда Ирина через три дня пришла за сыном, он, увидев её, отвернулся. После этого она стала замечать в поведении сына немотивированные, как ей казалось, проявления озлобленности и гнева по отношению к ней.
Она хотела устроиться в детсад нянечкой, но в отделе кадров института сказали, если уволишься, придётся выселиться из общежития
— Куда ж я с ребёнком — спросила она
Инспектор пожала плечами и усмехнулась.
Она уволилась и вернулась в деревню, к матери. Но мать, год назад схоронившая отчима, заневестилась, найдя себе фраера на двадцать лет моложе и с ребёнком сидеть отказалась наотрез.
Ирина, устроившись на работу на кирпичный заводик в райцентре получила комнату в общежитии. Работала только в ночную смену, благо был выбор, упросив соседку присматривать за Олегом в её отсутствие. Выбрала самую вредную горячую сетку, смена в которой длилась всего шесть часов.
Личную жизнь она пыталась устроить — один раз: когда Олег пошёл в первый класс, Ира познакомилась с мужчиной. Она привела его в дом, познакомила с сыном, а Олегу сказала: — Этот дядя будет жить с нами и будет как папа.
Ночью, дождавшись ровного дыхания мальчика за ширмой, новоявленный папа залез на Иру. Но, как только кровать стала поскрипывать, мальчик подал голос: — Мааа, я спаать хочу..
Они замерли, затаив дыхание.
Через полчаса предприняли ещё одну попытку и снова голосок из-за ширмы — Мааа, я спаать хочу..
Когда мальчишка вякнул в третий раз, терпение будущего папы лопнуло, как мыльный пузырь — Щенок, да он издевается!
Ира напряглась как струна и застыла с каменным лицом — Уходи
Несостоявшийся папаша молча оделся и, открыв дверь, бросил — Ну, и ебись со своим выродком.
С того дня мужчин в квартиру она больше не приводила.
Глава вторая Эгрегор
В деревне был дурачок. Все звали его Ванька-дурак, а настоящего имени не знал никто. Жил у бабки Матрёны, которая приютила его ещё мальцом, когда, сгоревшую в одночасье от белой горячки мать, отнесли за нефтебазу. А кто отец дурачка не знала, наверное, и мать.
Дурачок был немой, безобидный и тихий, белобрысый с улыбкой, будто приклеенной к губам. Но улыбка не скрашивала лица, обезображенного оспинами и вообще придавала ему какой-то зловещий оттенок. Матери и бабки даже пугали непослушных ребятишек: — Вот ужо позову Ваньку-дурачка он тебе улыбнётся.
Помогал Матрёне по хозяйству да ухаживал за лошадьми в конюшне. Лошади не шарахались, когда он заходил в стойло и убирал; было ему тридцать лет.
Мужики и парни дурачка недолюбливали и вот почему: когда дурачок приходил в общественную баню, мужики с завистью поглядывали на его хуй, свисающий чуть ли не до колен. Кожа на его члене была белой, как и всё тело, а значит хуина ещё ни разу не кунался во влагалище.
В выходные мужики иногда забавлялись с дурачком, дав ему выпить самогона или водки. Захмелевший дурачок становился буйным и, с налитыми кровью глазами, лез в драку. Мужики сначала толкали его, посмеиваясь, дурачок свирепел, свирепели мужики и всё заканчивалось избиением несчастного, будто мстили ему за его достоинство.
В тот день Ира возвращалась с вечерней дойки. Закончив школу, в пединститут не прошла по конкурсу и, вернувшись домой в деревню, помогала матери, работавшей на ферме дояркой.
Она шла мимо клуба, когда парни в очередной раз забавлялись с дурачком. Увидев, как они, остервенело пинали его, повалив на землю, кинулась к ним с криком и стала отталкивать. Понемногу успокаиваясь, парни один за другим уходили, а последний, Федька, сватавшийся к ней, но получивший отказ, уходя, бросил — Ну ну, пожалей его, пожалей, он тебя живо оприходует.
Дурачок, весь в пыли, с разбитыми в кровь губами, лежал ничком и мычал.
Ира осторожно тронула его. Он вздрогнул, как от удара и вскинулся, вращая глазами, схватил её за плечи, повалил на землю и стал душить. Когда у неё перед глазами замелькали жёлтые всполохи, он отпустил шею и стал задирать подол платья. От удушья, тело было скованно и пропал голос, а он уже стягивал с неё трусы. Потом спустил свои портки, и она почувствовала между ног что-то тупое и толстое. Из его рта капала слюна, смешанная с кровью. Ира в ужасе смотрела в его лицо, стараясь поймать взгляд. Наконец он встретился с её глазами, замер на мгновение, дико вскрикнул, вскочил и убежал, скуля, как побитый щенок.
Ира дёрнулась и проснулась. Простынь под нею была мокрой.
Кто и как узнал о случившемся, но вскоре по деревне поползли слухи, что дурачок изнасиловал Ирку. Когда сплетни дошли до матери, она осторожно выспросила у дочери и та рассказала, что было на самом деле. Мать успокоилась.
Через год, отработав в школе в группе продлённого дня, она снова уехала поступать в пединститут, опять не добрала баллов и в деревню не вернулась. Устроилась на работу в НИИ (научно-исследовательский институт), где и познакомилась с Ромкой.
Когда вернулась в деревню с двухлетним сыном на руках, бабка, взяв внука на руки и, вглядевшись в его лицо пробормотала: видать не сплетни-то были. Ира сначала не поняла о чём это мать, а когда дошло — холодный пот заструился по спине: необъяснимым и непостижимым образом в чертах лица сына проступал лик дурачка.
...
На кирпичке Иру ценили за ответственное отношение к работе и через два года она стала бригадиром смены. Директор из личного фонда выделил ей однокомнатную квартиру, как матери-одиночке.
В квартиру они заселились в лето, когда Олег пошёл в первый класс.
Мальчик занимался онанизмом, и узнала она об этом, когда ему было пять лет.
В журнале «Работница» ей попалась статья об онанизме у мальчиков в раннем возрасте.
Вечером того дня, она подошла к кроватке сына: он спал с руками под одеялом. Она осторожно приподняла одеяло, его ручки были в трусиках в области паха. Всё, что она могла сделать, перед сном подойти к сыну и уложить его руки поверх одеяла. В пятилетнем возрасте у мальчика не было чувства стыда, но уже была хитрость: притворившись спящим, он дожидался, когда мать заснёт, и снова трогал писюльку.
В школе Олег учился ровно; отличником не был, но без троек.
С классом, из-за его внешности, в чертах лица было что-то отталкивающее, отношения не сложились. Несколько раз мальчишки дрались с ним.
На классных вечеринках, девчонки упорно не хотели с ним танцевать.
На восьмое марта, в седьмом классе, оставшись после уроков в школе, поздравили девчонок и устроили танцы. Когда Олег пригласил на белый танец Верку, в которую был влюблён, она, оттолкнув его руку и, скривив губки, сказала: — Отстань от меня, Квазимода.
Олег вздрогнул, показалось даже музыка стихла, кто-то захихикал, потом заржали все.
Он толкнул Верку — Ддура — и пошёл из класса.
На улице его окликнул Вовка — Постой, Олежа, поговорить надо
— Не о чём говорить
— Ты мою девушку обидел
Он подошёл к Олегу вплотную, а сзади зашёл кто-то из ребят и встал на колени. Вовка резко толкнул Олега и он, споткнувшись о стоявшего на коленях, упал навзничь. Подскочили ещё двое, и они стали пинать Олега.
Летом, перед восьмым классом, Олег сильно вытянулся и раздался в плечах. Когда пришли 31 августа на перекличку он был на голову выше самого высокого одноклассника.
В конце сентября, на уроке истории, Вовка, стоя у доски, плавал как утка. Ему подсказывали, он прислушивался и повторял. Когда ляпнул невпопад, все засмеялись. Олег тоже усмехнулся. Вовке вкатили кол, а после уроков он, с друзьями, остановил Олега.
— Слышь, Квазимода, а чё ты смеялся на уроке?
Олег посмотрел на Вовку в упор и ответил: — Потому что смешно было, и ты был смешон.
Они набросились на него гурьбой. Расшвыряв одноклассников, как котят, Олег спокойно, но с угрозой, сказал: — В следующий раз руки-ноги переломаю — повернулся и пошёл.
У мальчишек поджилки затряслись, но не от его слов: от его взгляда.
После этого, в открытую с ним уже не конфликтовали, а только гадили исподтишка, да насмехались за спиной.
...
Наша драматическая история подходит к событию, которое сместит традиционные ценности наших героев, а в их души войдёт неведомое, и покроет их пятнами, как ржавчина покрывает металл.
Глава третья Лик Смерти
Вороной белой был в миру,
Но в мир иной мне было рано;
Я знал, что это не к добру,
Уже сочились кровью раны.
Срывал я маски, но лицо,
Так и осталось искажённым;
Хоть я и не был подлецом,
Но оставался прокажённым.
Я свою душу оголял,
Срывая дряхлые лохмотья;
Я шкуру старую сдирал,
Но обнажался только плотью.
Летать учился я во сне,
Но делал это неумело;
Пока жива душа во мне,
Не отделить её от тела
В десятом классе к ним пришла по распределению новая учительница по литературе. Её же назначили классным руководителем.
Ирина Архиповна Кобылянская — молодая, симпатичная женщина, ростом под метр восемьдесят, с шикарным бюстом и широченными бёдрами.
Все мальчишки разом влюбились в неё и половина из них, как минимум, мастурбируя по ночам, представляли её в своих эротических фантазиях.
Олег же, напротив, перестал дрочить; полагая, что незамутнённый лик Любви, несовместим с похотливыми помыслами.
Как-то она задала им сочинение на дом на свободную тему.
На очередном уроке, она, стоя у стола и, положив правую руку на стопку тетрадей, стала разбирать их сочинения. Кого-то похвалила, кого-то пожурила, а потом, взяв верхнюю в стопке тетрадь, подняла её и, показывая классу, сказала: — Свиридову Олегу я поставила пять/пять, больше никому. Пять по русскому и пять по литературе; за лаконичность формулировок и краткость. А краткость — сестра таланта.
Она улыбалась ему.
Олегу хотелось, конечно, быть в центре внимания, но, оказавшись в нем, весь класс смотрел на него, он застеснялся.
...
Закончили десятый класс. Сдали экзамены.
На выпускном балу Олег пригласил классную на танец, и она вальсировала с ним.
Когда объявили небольшой перерыв, все высыпали на улицу из душного школьного зала.
Ирина Архиповна курила, хотя ей делали замечания другие учителя и директор.
Мальчишки, встав полукругом, слушали её рассказы о весёлой студенческой жизни.
Когда выпускники из других классов потянулись в школу, она сказала:
— Ну, ладно мальчишки, вы идите, а я ещё постою — и повернула голову в сторону туалета.
Мальчишки стайкой ушли, Олег задержался.
— Ты тоже... по нужде остался? — она выпустила дым — Иди, я ещё покурю.
— Ирина Архиповна — он протягивал ей свёрнутый листок
Держа в левой сигарету, она взяла листок правой и встряхнула, разворачивая, затянулась и прочла:
Она письмо мне написала,
И в нём немного было слов:
Из Блока несколько стихов..
Ну, что ж — и этого немало.
И я ответил бы стихами,
И спел бы песню о любви,
Любви, которая как клятва
Меж закадычными друзьями,
Сердца скрепляет на крови.
Я всё такой же, объяснимый;
Немного странный и ранимый
От слов твоих, порой до слёз.
Всё жду, когда же образ милый
Прекрасный и неповторимый
Войдёт в обитель моих грёз.
— Хм, неплохие стихи. Интересно, кто тебя вдохновил, кто же эта прекрасная незнакомка, объект твоих воздыханий, Ромео?!
Он молчал, боясь даже взглянуть на неё и изо всех сил стараясь отвести взгляд от разреза на её юбке.
Она с усмешкой смотрела на него: — Неужели ты думал, что я, прочитав стихи, брошусь в твои объятия, ты что возомнил себе, Квазимодо?
Бросив сигарету в траву, демонстративно медленно рвала листок и, держа клочки в ладонях вытянутых рук, перевернула. Ещё раз усмехнулась и ушла.
...
В этот день у Иры, с самого утра было какое-то странное, нехорошее предчувствие.
Проводив Олега на выпускной, стала собираться на работу, во вторую смену. Она ходила по комнате и, как слепая, натыкалась то на кресло, то на ширму. То вдруг ловила себя на том, что сидит на кровати и отрешённо смотрит в окно.
Выйдя на площадку долго рылась в сумочке, ища ключ, зашла в прихожую и обшарила тумбочку. Ключа не было. Она глянула в зеркало — «Дурацкая примета» — ключ был в руке.
В цехе, сменщица Татьяна, увидев её, даже испугалась — Ира, что случилось, на тебе лица нет?
— Не знаю, мутит что-то вот здесь — она приложила руку к груди
— С Олегом что-то?
Её будто током ударило: гулко застучала кровь в висках, а лицо вспыхнуло, как от ожога — Олег!!
— Таня я сбегаю домой, что-то неладно — говорила она уже на ходу.
Квартира была на втором этаже, она бежала через две ступеньки. Долго не могла трясущимися руками попасть ключом в замок и, наконец, открыла.
...
Олег стоял несколько минут, ничего не слыша и не видя. Наконец, придя в себя, медленно пошёл, куда глаза глядят. Очнулся на площадке перед дверью своей квартиры.
Когда открывал дверь, что-то перевернулось в сознании, и он увидел себя откуда-то сверху за спиной, со стороны правого плеча. Он видел, как он вошёл в прихожую... закрыл дверь на ключ... положил ключ на тумбочку... разулся... прошёл в ванну... тщательно и долго мыл руки... вышел на балкон... снял бельевую верёвку... сложил её вдвое... вышел из комнаты... закрыл дверь... сделал петлю... накинул на шею... встал на колени... привязал другой конец верёвки к ручке... он смотрел на дверную ручку, на верёвку, тянущуюся к ней от шеи, верёвка была длинная и он перевязал, оставив не больше тридцати сантиметров, несколько минут стоял, ничего не видя перед собой и стал заваливаться на бок, петля, затягиваясь, впивалась в кожу на шее, причиняя жгучую боль и от боли он пришёл в себя и испугался... дёрнулся вверх, опираясь руками о пол, но дальше произошло что-то ужасное, перед глазами возникла чёрная пелена и из этой пеленывысунулся уродец с омерзительной харей и ткнул в лицо пылающим факелом, он инстинктивно вскинул руки, защищаясь и повис на петле, затягивая её своим весом, снова дёрнулся вверх, опираясь руками, уродец высунулся и ткнул факелом в лицо..
...
Олег, с посиневшим лицом и, вздувшимися венами на шее, хрипел и бился в петле, отталкивая что-то от себя руками. Она метнулась к нему и, подхватив, рывком приподняла и, удерживая одной рукой, другой ослабила петлю. Он стал приходить в себя, и она развязала узлы на ручке и сняла с его шеи верёвку.
Произошедшее, так сильно напугало её, что она, позвонив на работу и сказав, что заболела, попросила отпуск на три дня в счёт отгулов.
Она никому об этом не рассказала. О том, что нужно бы сходить к психиатру, даже и мысль не промелькнула.
После случившегося, Олег, и без того неразговорчивый, замкнулся и ушёл в себя.
Несколько раз, Ира пыталась с ним поговорить, но Олег, молча ложился на свою кровать и отворачивался к стене.
Утром, на третий день, когда она за ширмой заправляла свою кровать, Олег сказал: — Ты иди на работу, не бойся, глупостей больше не будет.
Она застыла с одеялом в руках, по щекам струились слёзы.
...
Через две недели пришла повестка из военкомата на призывную комиссию. Олегу в сентябре исполнялось восемнадцать лет.
Комиссия признала годным к строевой и зачислила в ВДВ.
Олег настроился на службу, но Ира, насмотревшись репортажей о дедовщине и, наслушавшись ужастиков от матерей, сыновья которых служили, решила, что сына в Армию не отпустит.
Шла вторая Чеченская.
Ира записалась на приём к военкому.
...
Стареющий, полнеющий и лысеющий, с круглыми, как у хорька, похотливо бегающими глазками, военком сидел в кресле, когда в кабинет, без стука, вошла женщина.
Закрыв за собой дверь, она повернула защёлку, шагнула к столу и, бросив на него упаковку презервативов, стала раздеваться.
Подполковник таращился, разинув рот: перед ним стояла обнажённая женщина, невысокая, но с фигуркой, словно точеной, с идеально-округлыми формами, жгучая брюнетка с глазами, зелёными как изумруд, обжигающими ледяной неприступностью.
— Кармен — пролепетал он, сползая с кресла и, опустившись на четвереньки, пошёл к ней.
...
Время было мутное, люди бес чести. Он поимел её и забыл, о чём обещал.
В конце сентября пришла боевая и через две недели, Олег, вместе с другими новобранцами, ехал в поезде в учебку, куда-то под Псков.
Глава четвёртая Инцест
Три месяца в учебке, присяга и он на Северном Кавказе в роте разведки.
Здесь он подружился с Серёгой.
Как это нередко бывает, подружились два человека, абсолютно несхожие характерами: Олег — молчаливый, даже угрюмый и немногословный и Серёга — рубаха парень, балагур и весельчак. Их часто можно было увидеть вместе: Серёга что-то рассказывает, размахивая руками, то сядет, то встанет пройдётся и Олег, сидит, слушает и молча улыбается.
Война.
Неподготовленная к ужасам войны, неокрепшая психика пацанов не выдерживала: кто-то напивался до чёртиков и поросячьего визга, кто-то, обкурившись, погружался в блаженный дурман, а кто-то молча сходил с ума, скрипя зубами и наливаясь злобой ко всем и вся.
Олег не пил, к наркоте не пристрастился, только копились в душе ожесточение и злоба, не находя выхода даже в боях.
Взвод прочёсывал зелёнку в поисках схронов и напоролся на засаду. Лейтенант, понимая, что перестреляют всех за полчаса, принял решение прорываться. Прорвались трое и, уходя от преследования, отстреливаясь, подорвались на растяжке.
Олег лежал. Высоко в небе парил коршун. Они приближались, переговариваясь.
Короткая очередь, другая и в него уставился черный глаз автомата в руке бородача.
В следующее мгновение, бородач, прошитый очередью, валится на землю рядом с ним.
Боевики отступают, отстреливаясь. Спецназ подоспел.
Погиб Серёга, погиб лейтенант, погиб взвод. Олега, тяжело раненого, но живого, вынесли и отправили в госпиталь.
...
Ужас войны вошёл и в её жизнь. Она прислушивалась к шагам на лестнице, с замиранием сердца входила в подъезд и обмирая от страха приближалась к почтовому ящику. Но писем не было. Смотрела новости, но как только начинались сводки оттуда, выключала телевизор и падала в подушку. Так и засыпала. Звонила в военкомат и дежурный всегда отвечал одно и то же: ваш сын проходит службу на Северном Кавказе, с ним всё в порядке. Немного отвлекалась на работе, заменяя и подменяя работниц, лишь бы только не сидеть в квартире, одной, в ожидании.
Был как раз тот день, в мае, никого не надо было подменять, и она была дома. Зазвонил телефон. Она долго не брала трубку, надеясь, что звонок оборвётся. Но звонок повторялся и повторялся, и повторялся, и она взяла трубку — Алло
— Алло, Ирина Алексеевна?
— Да
— Свиридова?
— Да
— Дежурный, лейтенант Акимов, я по поводу вашего сына
Она медленно оседала на пол — Что с ним?
— Сейчас уже всё нормально, он был ранен, тяжело, но сейчас пошёл на поправку. Алло, вы слышите?
— Да, да, где он?
— В Ростовском госпитале. Его демобилизовали по ранению, вы можете приехать и забрать сына домой. В госпитале вам в помощь дадут двух санитаров, для доставки сына домой. Расходы на проезд оплатит Министерство Обороны. Можете оформить билеты через военкомат, но это будет долго, либо можете купить билеты и потом прийти с ними в военкомат.
...
Всё было как в тумане. Поездка в Ростов. Поездка назад. Она была благодарна двум мальчишкам, санитарам; без них, не смогла бы справится.
Но всё позади и сын, хоть и в бинтах, но в сознании и дома.
Перед нею не стояла проблема, как обращаться с сыном; вызывать медсестру или сиделку, нет, она сразу решила, всё будет делать сама: ходить за ним, менять бинты и обрабатывать раны, мыть его.
Она оформила очередной отпуск и с отгулами вышло 36 дней.
Первую неделю было сложно с туалетом: пописать было просто, она помогала ему сесть и держала ковшик, поддерживая и направляя член, чтобы не разбрызгивалась моча. Он сам ей сказал, что нужно оттягивать крайнюю плоть и тогда струя мочи не будет разбрызгиваться. Чтобы покакать, она помогала ему встать на колени и ставила тазик между ног.
Ей не было противно, ей не было стыдно: — С какой стати — говорила она, сама себе — я обихаживала сына, когда он был грудным и беспомощным, ну и что с того, что он вырос? Для матери, её сын остаётся ребёнком, даже если у него есть внуки.
Первый раз она мыла его прямо в кровати: протирала полотенцем, смачивая в горячей воде из тазика.
Второй раз помыла уже в ванне под душем: Олег сидел в ванне, а Ира намыливала его и поливала из лейки.
На второй неделе она, придя из магазина, сказала: — Встретила твою учительницу, классную вашу в десятом. Спрашивала про тебя — Ира помолчала и добавила — прощения просила, я правда так и не поняла за что?
На лицо Олега набежала тень, но он быстро справился с собой — Мне тоже непонятно, за что.
— Ну и ладно. Я взяла вина, когда сможешь ходить самостоятельно, мы выпьем с тобой за твоё возвращение и выздоровление. Пойду ужин приготовлю.
Ночью Олег лежал без сна: одни воспоминания вытеснялись другими и, сам не заметив, как, он стал поглаживать член, перед внутренним взором встала учителка, и он стал дрочить, представляя её. Он задышал, когда изливалась сперма.
Ира спала, но прерывистое дыхание Олега услышала, встала и, не включая свет, подошла к кровати сына.
Он изливал, закрыв от наслаждения глаза, а она, увидев, как брызжет сперма, подумала: «Надо будет постирать постельное завтра».
В это мгновение он увидел её, дёрнулся, пытаясь подтянуть одеяло, но передумал.
Накопившаяся злость там, здесь трансформировалась в похоть, истекая спермой, а подсознание, извращённая вещь в себе, подсунуло образ другой женщины, другой Иры.
Та была где-то там — эта была рядом. Та была большая — эта маленькая, но, по сравнению с красотой этой, та выглядела дурнушкой.
— Принеси полотенце
Она принесла полотенце и стала вытирать, обтирая член и промокая простынь. Она была в ночнушке, Олег лежал голый.
— Ты же целовала меня, когда я был маленький, целовала везде..
— Да
— Ну, поцелуй
Ира наклонилась к его лицу
— Нет, я имел ввиду там и там — он взял её руку и коснулся ею члена и ягодиц
— Олег — она потянула руку, но он удержал
— Ира, поцелуй, я хочу, чтобы ты поцеловала
Ира застыла, не вполне понимая, что происходит. Нет — она не испугалась и даже и не видела ничего предосудительного или постыдного в его просьбе. Но всё было неожиданно и сделать это, подчинившись просьбе сына, мешал какой-то барьер внутри, препятствие или запрет, или табу, через которое нужно было перешагнуть.
— Ира, целуй, я скажу за что она — его голос дрогнул — просила прощения. Я, тогда, из-за неё... — он не смог договорить, горло перехватил спазм, как будто на шее затягивалась петля
Перед её глазами, словно кадры киноплёнки, замелькали сцены того жуткого дня, холодный ужас заползал в душу, она наклонилась и, поддерживая пальчиками член сына, чмокнула в головку.
Глава пятая Инцест
Он не называл её мамой, матерью.
С того дня, когда она пришла за ним в садик после лечения, Олег стал называть её по имени: Ира.
— Ещё, целуй, там — она поцеловала его в ягодицу.
Член Олега стал возбуждаться — Я хочу тебя — он держал её за руку
Ира потянула руку — Нет, Олег, нет, нельзя
— У тебя кто-то есть, кто-то был?
Она замотала головой — Нет... нет... нет
Член стоял и желание только одно: сделать это сейчас, чтобы забыться; слишком муторно было воспоминание.
Она, вдруг, прочувствовала состояние сына.
Сострадание — это и любовь, и мука, и боль матери. Она ещё противилась, но мозг лихорадочно искал оправдание тому, что происходило. В голове сталкивались мысли о запрете, табу, об отношении морали, общества к подобному и о династиях фараонов, французских, да и русских царских семьях, где инцест был не редкостью.
Она потянула руку сильнее — Олег, я принесу вино
Она долго не могла открыть пробку, которая крошилась и наконец просто продавила её в бутылку. Взяв два стакана, вернулась в комнату.
Олег лежал с торчащим членом и ждал её.
Ира наполнила стаканы и помогла сыну сесть. Они молча свели стаканы и стали пить. Олег выпил вино одним глотком, залпом, как спирт. Ира пила медленно, глотками, не ощущая вкуса и запаха.
— Зачем нам вино? — спросил Олег
Ира пожала плечами — Не знаю.
Она разлила остатки и выпила. Олег пить не стал и, взяв её руку притянул к члену уже обмякшему — Дрочи.
Ира обхватила член правой, а левой взяла стакан Олега и выпила вино. Она хмелела и всё происходящее уже не казалось омерзительным.
Дрочить она не умела совершенно и Олег, обхватив сверху своей, стал дрочить сам её рукой.
Ира смотрела как возбуждается член, чувствуя одновременное его наполнение кровью и твердение. Всплыли воспоминания, казалось бы, уже давно забытые, бурных ночей с Романом, вытесняя другие мысли и плоть, просыпаясь, востребовала своё: задёргалось, сокращаясь, влагалище, увлажнились соком губы и набухший похотник горел, ожидая ласки.
Ира сунула руку под ночнушку и прикоснулась пальцем к клитору, её всю передёрнуло, будто током прошило и последние остатки сомнений и запретов подавила, захлестнула волною похоть, словно воспрявшая ото сна под воздействием алкоголя.
Она опустила Олега на кровать и, осторожно встав над ним сверху на коленях, спиной к нему и, придерживая член и направляя его, насадилась пиздой, уже пропотевшей и истекающей слизью..
Олег кончил очень быстро, а Ира, опираясь руками, еблась, натягиваясь пиздой, приподнимая и опуская жопу и уже подкатило и уже близок был оргазм и уже закололо кончики пальцев, но, обмякший и опавший член сына выскальзывал из влагалища и она, поддерживала его пальцами левой, но член, обвисший как тряпка, уже невозможно было ни удержать, ни засунуть... и тогда она, сдвинувшись назад и приподняв попу потянула его руку и прижав пальцы к клитору водила и вдавливала его пальцами клитор, доводя себя..
Она лежала на кровати с закрытыми глазами, но голова кружилась, и она открыла глаза
— Убери ширму, она нам больше не нужна
— Завтра, Олег
— Когда я встану купим двуспальную кровать — он помолчал — спать будем вместе, как муж и жена
Ира соглашалась, моргая глазами и погружаясь в сон
...
Утром, проснувшись ещё затемно, она сходила в туалет, а потом в ванну и когда присела подмываться, на ладонь стекли сгустки спермы, и она осознала, что может понести от собственного сына.
Выйдя из ванны, прошла на кухню и выпила стакан воды — губы были сухие, а в горле словно короста наросла.
Она зашла в комнату и остановилась перед кроватью сына: он спал с торчащим членом — утренняя эрекция.
Хмель ещё не выветрился из её головы, но мысли не путались: «Ведь я носила его в себе и он был часть меня, он был одно целое со мною, а потом я родила его, родила часть себя и эта часть меня выросла, но ведь ничего не изменилось от того, что он стал большим, он всё равно часть меня, только живущая уже не во мне... и если его член погружается в моё влагалище, то получается, что? это часть меня соединяется со мною, становясь снова общим? а как же табу, а как же мораль...»
Она не заметила, что Олег проснулся и смотрит на неё
— Ира, я хочу
Она увидела сначала его глаза, потом всего, и потом член — торчащий и напрягшийся и, шагнув к кровати залезла на неё и, встав как вечером, натянулась и еблась, пока Олег не слил, но член стоял и она продолжила и еблась, пока не кончила и сама и, опустившись на его ноги лицом, стояла в этой позе отдыхая и он гладил её ягодицы и трогал губы липкие от слизи и спермы...
Глава шестая Соитие
Проснувшись, она вспомнила всё, что произошло, но странно — стыда не было.
Вспомнив своё суждение в оправдание себя, своего поведения, она ещё раз осмыслила это и не нашла возражений.
Ира встала и подошла к сыну. Он спал. Она пошла в туалет, затем в ванну под душ.
Когда она, выйдя из ванны и обвернувшись полотенцем вошла в комнату, Олег не спал и сидел на кровати.
Ира улыбнулась — Ты сам сел?! А встать пропобовал?
— Да, только голова ещё кружится. Я хочу в туалет.
Она взяла тазик и, откинув покрывало, подставила. Он сам держал член, направляя и оголив головку. Струя мочи била в дно тазика и брызги падали на её руки и даже долетали до груди и лица.
Он задержал излияние и приподнял член — Возьми!
Она поставила тазик и, приклонившись, взяла в рот и тут же ощутила солёно-горькую струю на языке и в горле. Инстинктивно сжимая глотку, разинула рот, выплёвывая мочу на пол и в тазик.
Олег сдержал излияние и сжал её голову — Нет, пей! — и стал ссать.
И она пила, наполняя рот и судорожно сглатывая и то, что не успевала проглотить, текло изо рта по подбородку на шею и грудь.
И когда моча иссякла, член возбудился и он, продолжая сжимать её голову, притянул к животу, проникая в горло и двигал ею, совершая фрикции с погружением, пока не излил и она, давясь и сдерживая рвотный рефлекс, глотала: сначала хуй, а потом сперму.
— Обсасывай!
Она обсосала и облизала хуй
— Теперь пойдём мыться. И смени постельное.
Она помыла его в ванне и, уложив на своей кровати, заменила постельное бельё.
После этого ещё раз пошла под душ.
Стояла под струями и мыслей не было в голове; только безразличие и ощущение опустошённости.
...
Днём позвонили из военкомата и сообщили в каком банке можно получить деньги Олега. Ира оформила доверенность и получила деньги.
Она купила Олегу одежду, за полгода в армии он вырос и раздался в плечах. Купила кровать и видеоплеер.
...
Кровать привезли, установили и собрали в этот же день, и вечером она легла рядом с сыном...
Олег был в депрессии: потеря друга, он ещё надеялся лёжа там, что Серёга жив, хотя и слышал две короткие очереди, но, очнувшись в госпитале, осознал с ужасающей неотвратимостью — Друга нет на этом свете. Ранение было тяжёлое, но руки и ноги целы, увы — это не радовало. Когда его привезли домой и когда Ира рассказала про ту, другую Иру, он снова ощутил своё одиночество; мать была не в счёт, с матерь
Нашли ошибку?
Вы можете сообщить об этом администрации.
Выделив текст нажмите CTRL+Enter